Человек безумный. На грани сознания  - Виктор Тен

Пришло время, когда люди, по сути дела, идя по пути дальнейшего упрощения мышления, поняли: надо искать одну необходимую и достаточную причину и устанавливать причинную связь, а не множество ассоциаций в разные стороны. Так появилось причинное мышление, апофеозом которого является наука, а ее главным принципом – «бритва Оккама» (не множьте сущности без необходимости). Максима, взятая в скобки, – по сути дела, когнитивный императив, категорический запрет на ассоциативное мышление. Применительно к нашему примеру: установили, что причиной засухи является перемена направления ветра, – и не надо больше ничего выдумывать. На базисе причинного мышления появляется культура, не позволяющая топить женщин в связи с засухой. Формируется аксиосфера (система ценностей культуры). Человек, обладающий причинным мышлением, но функционирующий вне аксиосферы культуры, воспринимается как моральный урод. Культурная надстройка начинает принимать меры, чтобы такие люди не имели доступа к общественно-значимым целям, корректируя систему образования и воспитания.

Всеобщий закон энтропии грозит Вселенной смертью. Можно подумать, будто упрощение мышления согласно закону энтропии – безысходный процесс, что мы сами способствуем энтропии и сами ускоряем трагический исход. Но именно потому, что причинное мышление является самым экономичным, мы смогли создать культуру, а это самый мощный антиэнтропийный фактор. Культура, имеющая аксиосферу и объектное воплощение, когда о самой культуре можно рассуждать предметно, возникла еще на фазе ассоциативного мышления, но современный вид приобрела, когда появилось причинное мышление. Агрессивный вброс Тертуллиана («верую, ибо абсурдно») был реакцией на причинное мышление, утверждавшееся в правах.

На уровне обыденного сознания причинное мышление (логика) утвердилось, когда люди осознали, что «бабка говорит надвое», и дали негативную в целом оценку такому способу познания действительности. Людям нужна единая причина, ибо без этого невозможна единая цель. Целеполагание невозможно на мине абсурда и на трясине «надвое-говорения». Детерминизм подразумевает единство причин и целей, причем не только в научном дискурсе и в практической деятельности, но даже и в религии, которая рано или поздно приходит к понятию causa sui («причина себя»), в котором содержится не только причина, но и цель. Само появление теологии как отличной от мистики формы познания Бога говорит о необходимости причинного мышления как преодоления ассоциативного, даже в рамках креацианизма.

Любая религия, включая язычество, рано или поздно приходит к теологии, которая дискурсивно является наукой, ибо формально это логическое мышление. Язычеством, имеющим теологию, является, например, буддизм. Даже в абсурде Тертуллиана содержится логика и здравый смысл: зачем верить в то, что неабсурдно? Это достаточно знать.

Законы природы мудры, включая закон энтропии. Упрощение оборачивается созданием новых сложных структур, потому что облегчает работу мысли. Идя по пути структурного упрощения, мы функционально усложняем машины. Ламповая «супер-ЭВМ» 70-х годов XX в. была устроена гораздо сложней современного самого дешевого смартфона, а возможностей у нее было неизмеримо меньше, хотя она одна занимала целое здание.

Современная культура, безусловно, определяется как культура причинного мышления, ибо даже абсурдистские направления в искусстве, литературе, поп-арте апеллируют к нему, отталкиваются от него и без него ничего собой не представляют. Абсурд может быть искусством в силу своей нарочитости на фоне поля внятного мышления. Убери этот фон – и он станет обычным безумием, представляющим интерес только для патопсихологов. В таком качестве причинное мышление является сердцевиной аксиосферы культуры, как сопричастное мышление являлось сердцевиной аксиосферы, содержание которой составляли религиозные ценности. На базе партиципированного мышления аксиосфера оформиться не может, на этой фазе, говоря гегелевским языком, культура возникает как неприродное начало, которое еще не имеет собственного бытия в себе самом» (Тен, 2013, «Аксиосфера культуры и филогенез мышления»).

Вот что представляет собой путь когнитивного развития от животных к современному человеку.

Максимальный уровень развития психики животных называется в западной литературе theory of mind («теория ума»). На русский язык термин нельзя переводить буквально, по сути дела, речь идет о восприятии интеллекта другого. Животные, воспринимая другого, рефлекторно, основываясь на опыте, знают, чего от него ждать. Вычисляют, «прошаривают» намерения и возможности другого, а также свои собственные. Это представление о том, что представляет собой другое животное или человек и как с ним обращаться.

Это знание осваивается рефлекторно в ходе взросления и обучения. Например, волки используют одни приемы охоты на диких кабанов (окружают самку с выводком и используют отвлекающие маневры: один волк делает вид, будто хочет схватить поросенка с одной стороны, свинья поворачивается в его сторону, тогда другой волк хватает поросенка с другой стороны). Другие приемы они используют при охоте на стадо диких копытных (загонная охота). Третьи, – когда крадут домашний скот, который охраняют пастухи. Внутри стаи каждый волк имеет theory of mind каждого другого волка, на что он способен, а также относительно объектов охоты и пастухов. Эта способность к оценке «другого» настолько важна, что часто вожаком стаи становится не самый сильный волк. Им становится тот, кто наиболее адекватно оценивает других и ведет себя соответственно. Способность к theory of mind определяет иерархию среди всех стадных животных, включая обезьян.

Theory of mind есть высшая форма интеллекта животных, продолжающаяся у людей. Между ней и умом нет прямо пропорциональной зависимости. Казалось бы, чем умней человек, тем более должна быть развита «theory of mind». На практике мы часто видим, что очень умные люди обладают ею в очень малой степени. Наоборот, не очень умные люди бывают ею наделены в высокой степени.

Можно даже говорить о том, что одни народы наделены ею в большей степени, чем другие. Это связано с традициями воспитания и близостью к природе в силу примитивизма культуры. Например, не слишком образованный человек с Востока быстрее оценит психотип и намерения человека с Запада, слишком оторванного от природы, и обведет даже профессора. Этим объясняется загадочный феномен, почему двоечники-троечники часто бывают успешнее в жизни, чем высоколобые отличники. Хрестоматийный пример очень ученого, очень умного, но начисто лишенного theory of mind человека – это Паганель из романа Ж. Верна «Дети капитана Гранта». Любой необразованный проходимец легко обведет его вокруг пальца.

Ум и theory of mind – это разные явления, исходящие из разных источников. Theory of mind даже у людей имеет в конечном счете рефлекторную природу, а ум имеет источником то, что Чалмерс называл conscious experience, изначальное «сознательная сверхперцепция». Человек с развитой theory of mind и небольшой толикой ума лучше адаптирован даже к обществу, а не только к природе, и добивается больших успехов, чем очень умный человек с неразвитой theory of mind. Благодаря этому родились поговорки «горе от ума» и «такой умный, что хуже дурака». Однако без толики ума theory of mind бесполезна для жизни в обществе. Ею в значительной степени бывают наделены психохроники, например, наблюдавшиеся мной обитатели Желябужского дома-интерната.